..Пьяному Ангелу Веничке Ерофееву посвящается

Стайер Коля Семечкин, топоча расхлябанными кроссовками, выскочил из гулкого подъезда, и, крутя для разминки руками неторопливо потрусил со двора. Слегка моросило, что, в общем, не новость для ранней осени, и асфальт ещё не был мокрым, но Коля уже внутренне матерился, полагая, что возвращаться придётся, уже хлюпая ботами. Мочить ноги он не любил… Николай Семечкин не был уже молодым спортсменом-разрядником. Он был уже зрелым «Королём асфальта», правда, асфальта местного, довольно выщербленного, но всё же – королём. И хотя надеждой и опорой здешних «Трудовских Резервов» стал он не так уж давно, а точнее – совсем недавно, после многолетнего пребывания в малоперспективных середняках, но лицо его (как ему казалось) обрело олимпийский надменный профиль, а походка – упругость и стать альпийского барса. И так, обратив свой гордый профиль к прохожим, Коля отправился на очередную тренировку. Путь ему предстоял не близкий, ежедневно он наматывал километров по 10 – 15, поэтому оставим его на время, что бы обратиться к теме более загадочной и интересной... Дело в том... Впрочем, я даже не знаю, как начать. Так вот! Николай обрёл свои способности не совсем обычным способом…

– Ха, допинг! – скажете вы, – знамо дело! И будете совсем не правы. Хотя я и сам не знаю в чём суть, и как именно товарищ Семечкин получил свой дар. Может насчёт допинга вы и правы, если считать им распитие водочки или портвейшку с колдырём-соседом дядей Пашей. Но, уверяю вас, это лишь нечастый эпизод в ленте смуроганной Колиной жизни. Да и вряд ли бы портвейн «Кавказ» так уж бы и повлиял на спортивные результаты, разве что – стошнило бы Колю на дорожке… В общем, каким образом у лысеющего тридцатилетнего атлета серьезно улучшились результаты, осталось загадкой даже для его тренера, хитроумного Нефедыча.

Но мы, всевидящим оком пронзая непроглядную тьму незнания, сорвем покровы с прекрасной особы, именуемой Тайной. И что с того, что мы (увы!) так никогда и не узнаем, КАК сотворилось это маленькое чудо… Что ж, это ведь и справедливо, ибо, если бы и секреты свершения таинств были бы открыты, не уподобились бы мы факиру, который, срывая с Тайны покрывало, сорвал с нее и все оставшиеся одежды? А это, братцы уже, в лучшем случае – эротика, которой в нашем скромном повествовании делать нечего. Поэтому довольно об этом. И, довольно лирических отступлений, завядших георгинов пышных фраз! К делу! Телеграфным стилем. Итак, стайер Коля Семечкин, тридцати лет отроду, стал бегать так быстро, потому что впереди него, рассекая пространство, с неслышным, страшным нечеловеческим рёвом неслась его забубенная ДУША…

Вы оторопели? Недоуменно крутите пальцем у виска? Думаете, я спятил? Спятил, конечно, но это уже давно, и это к делу не относится… Говорю, что знаю, а знаю, что есть – так вот милостивые государи и государыни – можете и сами взглянуть, вот как раз Коля мелькнул между домами, сейчас на набережную выбежит, видите? В том то и секрет, что вы можете смотреть, но тогда вряд ли что-то увидите, а увидеть… Увидеть то можно, для этого даже и не обязательно смотреть. Вижу, запутал я вас, перейдем же от жара абстракций к ледяной логике.

– Да как же, – скажете вы, душа может у живого человека от тела отделится? Как, господа, не знаю, а вот видите: бежит Коля, чавкая мокрыми ботинками, а впереди, в каком то метре от него – ДУША, правда не вполне чистая, но вполне живая… – Затрапезный Вы логик, скажете мне,– ну и как эта по вашему «живая душа» вашему Коле бежать помогает? Как, как… Знаете, в велоспорте есть гонка за лидером. Велосипедист едет за спиной лидера-мотоциклиста, который, рассекая воздух, помогает ему держать скорость. Вот, так и Колина душа, пронзая пространство – помогает Коле. – И как же нематериальная душа материальный воздух то рассечет? – не унимаетесь вы. Ну не знаю, не знаю, может она ДУШУ ВОЗДУХА пронзает, может же быть у ВОЗДУХА своя ДУША?! Надоели вы мне со своими идиотскими вопросами! Не знаю я ничего! Я просто излагаю факты. И вообще пора уже сворачивать эту лавочку, тоже мне, вечер вопросов и ответов.

По пустынной промокшей набережной бежал такой же промокший дядька в стареньком тренировочном костюме. Вернее промок не дядька, а его костюм, а еще точнее – промокли они оба. Дядька сумрачно поглядывал, то на затянутую серою рябью реку, то на серое небо, то на серую полосу дороги, вдоль которой громоздились серые здания. Да и весь день был каким-то особенно серым в череде обычных дней в обыкновенном провинциальном городе. Промокшего сумрачного дядьку звали Николай, был он бегуном-стайером, и бежал он под дождем потому, что была у него ежедневная тренировка. Стараясь дышать ритмично, он думал, как в воскресенье на районных соревнованиях «уделает» молодых из инфизкульта. – Молодые, да ранние, со злостью подумал он, впечатывая всю ярость в хлопок ноги правого шага. – Погорбатились бы с моё, а то, гляди – форму нацепили – в сборную метят. Ничего, две трети дистанции пешком пройду, в полшага, а в конце – ВКЛЮЧУСЬ. Тут то я вас, голубчики и сделаю, не заметите даже, как в воздухе переобуетесь, солобоны...

И он, уже радостно подумал, что есть у него секретное оружие, которого нет ни у кого. Да, если бы ЭТО появилось у него лет десять назад, когда была скорость, или хотя бы лет пять назад, когда уже появился опыт. Ездил бы по заграницам, а не по Мухосранскам всяким, с раздражением подумал он, еще яростнее вкладывая возникшую злость в бег. Но мысль о счастливом даре, как промокашка впитывала всю злость и ему, вдруг захотелось – ВКЛЮЧИТЬСЯ. Вообще то, делал он ЭТО только на соревнованиях, и то, только в ответственные моменты. Потому что после ЭТОГО штормило, как в двенадцать баллов, накатывали галлюны и ноги сами несли – хрен знает куда. На стадионе такой кумар можно было объяснить финишным рывком, сами ведь знаете, в каком виде предстают, зачастую, чемпионы после финиша. И Коля помнил, как, финишировав, в следующие мгновения всеми силами старался отдуплиться, унять эту дрожь, сфокусировать свой забыченный взгляд, отвязаться, отцепиться… Обычно Нефедыч сразу же ловил его за плечи, – Молодец, Колюня, выложился в полный рост! – а потом хвалил перед другими унылыми атлетами – Вот как надо, распи…дяи!

Что в реальности, во время ВКЛЮЧЕНИЯ с ним происходит, Николай не знал, чувствовал только, что после некоторого волевого усилия дыхание становилось реже, начинало бУхать, впрочем, не меняя своего ритма сердце, как будто проваливаясь в тартарары. Потом возникала свинцовая тяжесть в голове, начинали болеть глаза, как-то странно – изнутри. Спирало дыхание. И…и…и… И вдруг, что-то, как метеор вырывалось из головы и сердца, и становилось так легко, так не слышно бежать. Казалось, что-то летит впереди, сметая всё на своем пути… И было так безучастно, так пусто, так безразлично на сердце… Только бежать вперед, только вперед, все быстрее и быстрее. Ни какие раздумья, в такие моменты его никогда не посещали. Только – скорость. Внутренне переживая воспоминания об этом, Коля только сейчас заметил, что бежит то здорово, как в финале – толчки были отчетливыми, упругими и точными, руки двигались скупо и равномерно, а внутри нарастала, плавно растекаясь по телу, приятная дрожь. Сейчас! – еще раз мелькнула мысль, и через мгновение она уже стала решением, хотя оставшаяся где-то на задворках сознания логика, уныло бубнила: – А зачем? А что потом будет?

Николай свернул с залитой водой набережной, пробежал по пустынному переулку, по косой тропинке пересек малоэтажный довоенный массив и как в Триумфальную арку вбежал в эркер шестиэтажки. Перед ним расстилался огнями сверкающий проспект. Было уже темно, и бежать в гудящем и сверкающем цветными огнями потоке было просто здорово. Дождь кончился, и стало совсем свежо, но не холодно. Николай бежал, перескакивая с мостовой на тротуар, уворачивался от нахалюг на иномарках, и странно, он не испытывал к ним обыкновенной злости. Он пробежал уже несколько перекрестков, кажется два или три, когда был вынужден сбить дыхание, остановившись перед очередным светофором, который тревожно мигал желтым глазом...

Ну, давай! – прозвучало еще раз в голове. Тихий, еле слышный голос. – Дурак, что ли, здесь же такое движение! – вторил ему другой, – Брось!

– Бежать в сверкающем потоке – машинально произнес вдруг Николай. Дрожь в теле улеглась, но она была, просто стала не слышной. Гулко замирая, сердце валилось прочь. – Бежать в сверкающем потоке. Он бросился на зеленый.

Пожалуй, это было впервые, когда, ВКЛЮЧИВШИСЬ, он думал и глядел по сторонам. Но ощущение и тяга скорости не ушли, просто он воспринимал все отчетливей то, что раньше – когда он ВКЛЮЧАЛСЯ на соревнованиях, становилось не различимым фоном. Сейчас же ему казалось, что блестящие громады домов отодвинулись и обрели бОльший рельеф. Он видел все мельчайшие детали урбанистических строений, все их потайные закоулки, все светотени. Огненная река проспекта предстала сложным конгломератом-муравейником, где каждая машина, каждый прохожий, каждый гаишник жили по своим вполне логичным законам, и Коле казалось, он начинал понимать эти законы. Коля бежал не далеко от обочины, что бы не мешать машинам, хотя мог бы бежать и в центре потока – ему не было страшно. Он не делал судорожных паралитических движений и не шарахался в сторону, когда рядом с шелестом пролетал блистающий лимузин, или натружено урча, проезжал какой нибудь трудяга, Николай просто делал почти не заметный рывок в сторону. И ему казалось, что несущиеся рядом машины благодарят его теплым урчанием… А что до седоков, летящих мимо автомобилей , то тогда он был уверен, что они слиты с машиной воедино, так же как он слился с ночным проспектом. Зрение плавно перебегало по глади блистающей реки и взгляд, отмечая все, не цеплялся за движущиеся объекты.

И взгляд мой пытался ухватить предметы
А разум – расставить их по местам,
Но в призрачном мире нет предметов,
А равно и мест, присущих обычным вещам…

– опять прошептал тихий голос.

– Стихи, опять стихи, подумал Николай. – Я что, начал сочинять?

– А раньше ты за собой этого не замечал? – промолвил другой голос. Другой – не первый.

Коля ускорился, пытаясь догнать красивую красную машину, на заднем стекле которой покачивался сувенирчик – белая рука, которая казалось, махала ему приветливо. Но до нее было далековато… Коля перевел взгляд на пустынные в этот поздний час тротуары. Мостовая сверкала от едкого света ртутных фонарей отражающихся в выпавшей влаге. Зрение, а точнее его таинственные аберрации, приближали пролетающие мимо громады зданий: ресторан, сверкающий неоном, с подгулявшими посетителями перед входом, гостиница с освещенным холлом и редко светящимися огнями на этажах, магазин «33 оборота» – в тусклом свете дежурного освещения. Уходящий вдаль проспект все еще казался бесконечным, и где-то впереди, в просвете сумрачного неба показался огромный диск луны, тускло-желтый, весь в сиреневых разводах. Неожиданно Коля увидел знакомый красный автомобильчик.

– Странно! Наверное другой, – подумал Николай, тот ведь, по идее должен быть уже чорт знает как далеко. Но белая перчатка дрожала на заднем стекле. Что ты знаешь о ВРЕМЕНИ? – прошелестело в голове. Ему вдруг нестерпимо, страстно захотелось догнать эту машину. Сердце вдруг защемило, словно он знал – кто за рулем…

И заметив знакомый изгиб плечей
Сердце вновь попросило беды,
Но её мир был мой, а другой – ничей,
Был прозрачностью чистой воды…

… Только сейчас он увидел, что поток замер, и он бежит среди неподвижных машин – впереди горел красный свет. Сердце опять стало бУхать, с редкими странными остановками. Зрение не утратило четкости, напротив – стало каким-то сетчатым и сверхрезким, таким, каким, наверное, оно бывает у насекомых. Казалось, что проспект осел под ногами и Коля увидел его как бы сверху. Он видел следующий перекресток, другой – более далекий, и так все дальше и дальше. И где-то у эн плюс первого перекрестка он увидел (как он мог это увидеть?) знакомый красный автомобиль. Сердце молча проваливалось в бездну, замирало там, на бесконечные секунды и нехотя возвращалось. Поток стоял. Стоял на всем протяжении ночного проспекта, стоял и далее, там где дорога переходила в загородный тракт. Коля опустил глаза, слепящие фонари отражались в радужной масляной пленке на мокром асфальте. Он понял – красный свет был везде…

Ведь мы заточаем сердца наши в склепы,
Чтоб щемящий огонь угас…
Сквозь нас сквозят миры и текут великие реки,
Но мы слепы – у нас нет глаз.

Николай поежился, стоять окруженным машинами в оранжевом мареве стало, почему-то неуютно. – Шагнуть… – как пуля, пропело где-то в мозгу. Коля машинально оглядел строй стоящих машин. Зрение больше не выделывало чудес сверх-четкости и сверх-дальности и Николай, с долей горечи, вдруг ясно представил себе – рядом в двух шагах стоящий красный автомобиль. Да и не представил он, а просто совершенно реальная красная лаковая машина стояла перед ним. Он шагнул вперед, но стекла у авто было тонированным, и КТО был внутри, он увидеть не мог, с трудом разглядел лишь надпись на белой перчатке сувенире: "Счастливого пути!"

– На красный! – опять прошелестело в голове. И стало просто страшно, когда он обратил внимание на мчащийся и ревущий перпендикулярный поток. Страх этот не был простым, обыкновенным страхом боли или страхом смерти, нет. Это был страх сумасшествия, тупой шизофренический страх нарушить запрет. Было тошно…

Эва, скажете вы, нашел чего страшного, на красный свет дорогу перебежать! Да только разные бывают дороги. Бывают реальные, а бывают инфернальные... Он стоял в неподвижном потоке, а заветного красного автомобиля, естественно, не было и в помине, но Николай уже твердо знал – он там – впереди, за каким то следующим перекрестком, и догнать его можно только шагнув на красный свет…

Шагни же наверх, содрогнувшись
Скользнувшей извне пустоты,
Загнав сумасшедшее сердце
До судорожной немоты…

Он не понял ( и так никогда и не узнал), шагнул ли на запретный свет, поскольку пришел в себя в каком-то следующем квартале, среди ожившего потока… Как будто прорезался слух. До этого звучание тысяч моторов казалось ему составляющей чудной музыки, как скрип и шелест валиков и шестерен сплетается со звоном колокольцев музыкальной шкатулки. Теперь же слух прорезал чудовищный вой и рев. Нудное гудение клаксонов, тарахтение передач, скрип рессор переполняли его. Хотелось кричать. Прорезалось обоняние, и Коля ощутил, что почти не может дышать… Едкая бензиновая гарь душила его. Захотелось остановиться, и он уже просто шёл. За спиной рявкнул сигнал, полоснувший по нервам. Николай не хотел, но тело само рванулось к обочине, мимо проехал черный Мерседес, показавшийся, почему-то весьма зловещим. Пронзительно завыла сирена, Николай перешел на тротуар, пронеслась пожарка.

…Теперь он уже просто шел. Шел по тротуару, меж редких фонарей, да чахлых деревьев закованных в декоративные решётки мостовой. Он устал, и его клонило все дальше от края дороги, ставшей чужой и опасной. Он увидел пустую скамью, медленно подошел и сел. Автомобильный поток несся в сверкающую даль, но теперь она была ему не нужна… В тревожном желтом свете фонаря, Николай увидел гуляющую парочку, они проходили мимо. Их лица не понравились Коле, во взгляде девушки было что-то больное, а у ее худощавого спутника было какое-то лисье выражение лица. Вдруг Николай неожиданно поднялся и окликнул их: – Молодые люди, сигареты не найдется? (Зачем, ведь он не курил?) Лис протянул ему пачку, пристально глядя в лицо. Какие у него странные, блестящие глаза, – подумал Коля, – как ртутные шарики.

Лис молча щелкнул зажигалкой. Николай прикурил. Парочка дошла до конца ближайшего дома и растворилась в темноте. Коля сидел и курил. Почему-то в душе нарастало раздражение, даже злость. На кого? Он не мог сказать. Табачная горечь обжигала гортань и впитывалась в легкие. Честно говоря, курить ему было противно, но почему-то он не выбрасывал истлевающий бычок, а жадно, да – жадно втягивал в себя смрадный дым. Кружилась голова. Взгляд блуждал. Вдруг что-то заставило ёкнуть сердце, а что, он осознал только потом.

Когда он переводил взгляд, ему показалось, что на краю скамьи кто-то сидит… Он посмотрел, но никого не было. Коля вздохнул и перевел взгляд на обшарпанную телефонную будку, и опять по мозгам шарахнуло – определенно в углу скамьи таилась какая то сиреневая тень. Но видно было ее только боковым, периферическим зрением. Коле и так уже было не по себе. Он встал и шагнул вперед, и тут же заметил, как ЭТО метнулось, куда то вбок. Он старался не глядеть назад, смотрел все время в одну точку, на следующий фонарь, на следующую витрину, он боялся перевести взгляд, боялся, что ЭТО тут же выскочит, как из под земли. И больше всего, он, почему-то боялся понять, ЧТО ЭТО такое. И какое отношение ЭТО имеет к нему. Как будто он уже давно это понял, но боялся признаться, даже самому себе. Потому что ЭТО – было настолько убогое, настолько жалкое, бесполезное, тщедушное существо, как замурзанный продрогший щенок. ЭТО ведь моя ДУША… – с содроганием понял он. Его качнуло, и он увидел ЭТО – серое и маленькое, как оно уменьшается с каждым его шагом, как судорожно жмется к ногам…

Идти становилось все труднее. Он остановился у какого-то незнакомого здания, с широким крыльцом и редкими освещенными окнами. На вывеске значилось "Общежитие №2". У крыльца стоял высокий молодой человек и изредка поглядывал в одно из полутемных окошек первого этажа. При этом он подбрасывал на ладони что-то блестящее. Молодой человек был совершенно ЧЕРНЫЙ. Заметив Николая, он вихляющей походкой двинулся к нему, возбужденно что-то выкрикивая. При этом он хлопал себя по губам козой растопыренными пальцами. Николай молчал. Наконец понял, и неуверенно сказал: – А я не курю… Нету сигарет… Но черный юноша не унимался, продолжая яростно жестикулировать и выкрикивать непонятные слова. Николай тоскливо топтался на месте, думая как бы от него отделаться, поскольку тот сделался уже совершенно несносен, поминутно хлопая Колю по плечу и продолжая трюндеть свой маловнятный текст, при этом, продолжая что-то подбрасывать на ладони левой руки. И вот это что-то выскользнуло из черной ладони и со звоном покатилось по мостовой. Коля машинально посмотрел вслед. Серебряный доллар.

Чернявый быстро скаканул вперед и нагнулся, шаря руками в поисках затерявшейся монеты. И вдруг, Коля остолбенело уставился на склоненную перед ним курчавую макушку. На ней он совершенно отчетливо увидел маленькие коричневые бугорки. РОГА! – Это же черт, самый натуральный черт! – пронеслось в голове. А черт, как будто понял, что его опознали, глумливо продолжал бурчать что-то себе под нос, возя руками по мостовой. Голову же, однако, не поднимал. Пораженный своим открытием, Коля не сразу и понял, что, возясь у его ног, черт вовсе и не монету свою искал, а делал что-то совсем другое. В руках проклятого непонятно откуда появился холщовый мешок, и в этот мешок аспид пихал что-то серое, маленькое, жалобно визжащее, но отчаянно сопротивляющееся. – Это ж он ДУШУ мою родную, крадет! – понял вдруг Николай. Он решительно схватил черта за плечо, но тот, захихикав, выскользнул – скользкий гад, и, закинув мешок на спину поскакал прочь.

Коля кинулся за ним, но визжащий и плюющийся черт, увернувшись, вдруг как-то очень быстро вскарабкался на козырек, нависающий над крыльцом, и уселся на краюшке, болтая ногами. Коля понял, что если он полезет сейчас по стенке, проклятый тут же соскочит, и поминай, как звали. Поэтому Коля, не сводя с черта глаз, подошел к ближайшей клумбе и выворотил из ее бордюрчика два хороших кирпича. Черт, заметив такой поворот событий, что-то жалобно забубнил. – Отдай ДУШУ, собака! – хрипло сказал Николай, – хуже будет! В ответ на это аспид выворотил наружу свой поганый язык, да такой большой и противный, что Николай больше уже удержаться не мог. – Получи, скотина! – и он швырнул первый кирпич. Но черт каким-то непостижимым образом увернулся и кирпич, просвистев в считанных сантиметрах от его головы, угодил в окно. Из дома раздались негодующие крики и брань, но Коле теперь всё было – по барабану. Второй снаряд достиг цели, попав врагу между лопаток. Проклятый черт охнул, выпустил мешок и рухнул на газон. Коля резво подбежал к нему и методично начал окучивать злодея руками и ногами. Проклятый же только надсадно кряхтел, да плевался. А наш Колюня – вошел в такой раж, что уже не замечал криков собравшейся вокруг, довольно уже большой толпы. Как-то забыл он и про мешок.

Пришел в себя наш Николай, когда пространство вокруг озарилось разноцветными сполохами, а в воздухе запели Иерихонские трубы. И явились не то ангелы, не то демоны – с лицами карточных валетов. (Были ли у них крылья, Коля так никогда и не вспомнил, как ни старался). И один из этих ангелов-демонов, самый страшный из них и наверное самый главный, с магическими безжалостными глазами простёр могучую длань в сторону нашего бедного героя и грозно рёк: – Взять его!

– Ага, вот и адская свита! – возопил Николай, и осенив себя крестным знамением, бросился на них. Несколько секунд что-то ещё мелькало перед его глазами, возможно ангельские крылья, а может плащи демонов, но вдруг свет померк в его глазах и он потерял сознание…

ЭПИЛОГ

В общем, нашему герою все же повезло. Повезло, что чёрт вдруг обернулся обыкновенным, правда, не вполне тверёзым студентом-папуасом из дружественной нам страны, ничего до того не подозревавшем и мирно стоявшем себе на крылечке, в ожидании кого-нибудь, у кого можно будет стрельнуть сигарет, а ангелы-демоны с лицами валетов обратились вдруг в людей со знакомыми синими погонами. И, в общем, все кончилось хорошо, за исключением того, что пятнадцать суток Семечкину пришлось мести грязные задворки, ездить в неуютном автобусе в развесёлой компании арестантов, да жрать суп из гнилой капусты – довольно не вкусный казенный хряп. А ведь могло быть куда хуже, не окажись брат-папуас смышленым другом нашей веселой страны.

А мог бы африканский брателло накатать такую телегу, что кушать гнилую капусту пришлось бы гораздо дольше… Да и слава Богу, что и ангелы-хранители (общественного порядка) оказались людьми, правда не слишком учтивыми, но вполне здравыми. И на Колины причитания: – Чёрт! Во, спрятал… С-сука! – сохраняли свой ангельский статус молчания, отвечая короткими, но увесистыми затрещинами. Будь они людьми более сердобольными, кто знает, не оказался ли бы наш Николай в другом скорбном заведении с чудными решетчатыми окошечками – из тех домов, которые, будучи окрашиваемы в совершенно разнообразные цвета, молвой, почему-то упорно именуются – желтыми.

А не повезло Коле (после вышеописываемых предполагаемых неприятностей) самую малость. Так, пустяк… Душу-то ему не вернули, похерили в участке душу. Блять, оборотни в погонах…

1989-1997