На днях (11.12.07) умер Борис Баркас. Любимец фортуны и бесконечный неудачник; одареннейший для науки человек и студент-прогульщик; бывший хипарь и горький пьяница; человек, поменявший множество профессий и бомж, умерший в 56 лет, к великому своему счастью, и только благодаря великому дружескому милосердию – в своей квартире. А в молодости он был веселым, неунывающим человеком, о котором неподдельно печалятся сейчас друзья… и тонким лирическим поэтом. Который написал несколько хороших песен, а одну – так просто замечательную, которую знают все. Я не знал о Борисе ничего. В юности я слушал преимущественно рок-музыку, а вспоминать чуждую попсу, заставить меня могла только ностальгия. О смерти Баркаса я узнал в живом журнале. Меня поразила его нелегкая судьба. В своей новой квартире, которую купила ему известная певица, вытащившая его из приюта для бездомных, Баркас прожил всего неделю. Сердечный приступ, вероятно спровоцированный алкоголем, и смерть на мокром полу ванной. Друзья его, наверное мучаются, задаваясь вопросом: "А можно ли было ему реально помочь?" Не хотелось бы никого упрекать. Это путь поэта, который избирает он сам. Резюмировать его не очень веселую биографию можно так – друзья вспоминали о нем с нежностью… и он умел писать песни.

Алексей Поварницын
14.12.07

Памяти Бориса Баркаса

Выходят на арену силачи
Ах, Арлекино, Арлеки…
Они подковы гнут как калачи
Ах, Арлекино, Арлеки…
А мною заполняют перерыв

Голос несся сквозь комнату, голос заполнял всё. И даже казалось утихла эта бесконечная, тупая боль. Он закрыл глаза. Вот и всё, что останется после меня – эта песня. И всё… ну и пара анекдотов обо мне, рассказанных старыми институтскими друзьями да собутыльниками. Собутыльников, впрочем не услышат. И ладно. А некоторые истории были и правда… забавные. Есть чего вспомнить. Он улыбнулся. И друзья… И опять накрыла боль, темнота, горечь. Жизнь была прекрасна, жизнь была… напрасна. Напрасна? Проклятый рифмоплет! Нет! Но разве я знал, когда писал об этом несчастном клоуне, что пишу о СЕБЕ? Паяц!

– Ты гордился этим, – словно произнес кто-то, – что же изменилось теперь?
– Кто ты? – он попытался оторвать голову от мокрого пола.
– А ты разве не знаешь? – спросил Голос. И так он это сказал, словно улыбнулся…

– Да… я слышал тебя, иногда… Ты подсказывал мне слова. А потом, когда перечитывал, я видел что все слова, которые написаны на бумаге, я и сам знал… Но от того верить в тебя не переставал! Потому что я и сейчас знаю – какое это чудо, рождение стиха. Или песни. Без тебя бы я их никогда не написал.

А Голос молчал, и словно улыбался во тьме…

И опять пришла волна боли под сердцем – слепящая, черная, неукротимая. Когда это кончится?! Скафандр мой износился. Космонавт-исследователь не может больше выполнять программу. Где мне взять сил, Господи?!

И только бесконечное эхо реверберации в ответ – музыка, слова которой написал когда-то ты сам:

Ах, Арлекино, Арлекино,
Нужно быть смешным для всех!
Арлекино, Арлекино
Есть одна на-гра-да – cме…

– Сме… – изумленно прошептал он, вдруг осознав что-то невероятное и очевидное одновременно: простое, огромное и потаенное. – Сме…?

– Да, – сказал Голос, – действительно, нужна смелость, чтобы произнести это слово. Ну, чего ж ты? Я с тобой!

Алексей Поварницын, (р) 2007г